Я заставил ее ждать
(подражание стилю 50х годов)

     Вскоре мы переехали из того дома, где я сумел заставить страдать госпожу Х перед закрытой дверью уборной (см. рассказ "Я заставил ее ждать - стиль 1940-ых"). Поэтому у меня больше не было возможности повторить подобную "шалость".
     Прошел год, жизнь в городе налаживалась, и хотя многие вещи, такие как: хлеб, мясо, масло и конфеты появились в свободной продаже, люди тратили много времени, простаивая в длинных очередях. Иногда мы с мамой проводили в магазине целый день, и тогда нам приходилось пользоваться примитивными туалетами, расположенными в глубине двора.
     Будучи маленьким мальчиком, я часто сопровождал свою мать в походах по женским уборным. Кабинки редко пустовали, обычно около них выстраивалась еще одна очередь из женщин. Оправляясь в туалет, моя мама всегда брала с собой несколько пенсов, что бы опустить их в приемник замка. Отсюда у нее появилось выражение: "Пойду, потрачу пенни".
     Я часто наблюдал, как моя мать, удерживая подол пальто, юбки и нижнюю юбки, изо всех сил тащила вниз свои штанишки, стараясь опередить процесс мочеиспускания. А это была не маленькая проблема, в те дни все женщины носили пояса или корсеты, оборудованные четырьмя или больше подтяжками для удержания чулок. Пояса были широкие, и шли от талии до середины бедер, тем самым улучшая линию фигуры под платьем. Этот, сильно натянутый предмет одежды, должен быть отстегнут от чулок и закатан наверх, что приводило к отчаянным, порой запредельным маминым мучениям. Потом этот процесс повторялся в обратном порядке, но уже без стонов и приседаний, которые я называл "танец мочи".
     Хотя я был маленьким мальчиком, я с нетерпением ожидал подобных походов в женские уборные. Я быстро усвоил факт, что многие леди, подходя к заветной дверце, становятся все более нетерпеливые и раздраженные. Особенно мне запомнился случай, когда мы ходили в зоосад. Как обычно, в туалет мы оправились вместе с мамой. По дороге она призналась, что если "не потратит свой пенни", то лопнет от желания. Уже стоя в очереди, она часто скрещивала ноги, прижимала кулачек к животу и приговаривала: "Пожалуйста, двигайтесь быстрее!".
     Перед нами оставались лишь две леди, когда одна женщина выскочила из очереди и с криком, что она "сейчас попадет в аварию" быстро заняла кабинку. Моя мама была в ярости, и кричала в закрытую дверь: "Мы все ждем! Мы все в одинаковом положении!", хотя это и так было очевидно. Когда наступила наша очередь, мама была настолько нетерпелива, что закрылась в кабинке вместе со мной, хотя помещение было рассчитано на одного человека.
     Вскоре меня стали считать достаточно взрослым мальчиком и наши походы в женские уборные прекратились. Но я не переставал стремиться оказаться еще раз в подобной ситуации. Как это случилось, я сейчас расскажу.

* * *

     Сколько себя помню, кузены моей мамы, путешествуя от Белфаста до Кингстон - апон - Темс, постоянно посещали нас в Лондоне. Дядя Фил и тетя Эмми имели мальчика моего ровесника, названного Уинстоном, по-видимому, в честь Уинстона Черчилля. (Хотя он не оправдал своего имени и когда вырос - стал мусорщиком.) Кроме того, тетя Эмми имела восхитительно слабый мочевой пузырь, который постоянно напоминал о себе.
     Дядя и тетя навестили нас в воскресенье. Их план состоял в том, что они после чая возьмут Уинстона и пойдут в синематограф смотреть новую картину. К чаю, конечно, было подано угощение, бутерброды и пироги. Все это запивалось несчетным количеством чашек. Разговор затянулся, заварной чайник следовал за заварным чайником, а я заметил, что тетя Эмми еще не разу не посетила уборную. Она всегда смущалась при упоминании подобных вещей, и в туалет уходила тайком, когда считала, что ее ни кто не видит. К моему сожалению, я допущенный за стол вместе со взрослыми, должен был сидеть до конца чаепития.
     Когда очередной чайник закончился, я извинился и, сославшись на срочные дела, убежал в сторону своей спальни, которая располагалась за углом от единственной уборной. Я был уверен, что пузырь тети Эмми долго не выдержит, и не ошибся. В коридоре послышались голоса, это дядя Фил показывал своей жене, дорогу к туалету. Прежде чем они повернули из-за угла, я успел проскользнуть в уборную и запереть дверь. Тетя Эмми подергала дверь и заявила, - Там кто-то есть. - Она наверняка знала, что там нахожусь я. Потому, что остальные члены семьи еще сидели за столом.
     - Мне жаль, - сказал дядя Фил, - но это единственная уборная.
     - Не волнуйся, я зайду попозже, - ответила она. И я услышал удаляющиеся шаги.
     Спустя минуту или две, я освободил уборную и прокрался к дверям зала, что бы подслушать о чем говорят взрослые. Женщины болтали пять или десять минут, пока не возникла пауза, а потом тетя Эмми сказала: "Извините, я отойду на секундочку". Она сильно смутилась, оттого, что была вынуждена объявить всем, куда собралась пойти.
     Мое сердце радостно застучало, я знал, что большое количество чашек чая, умноженное на длительное воздержание без туалета, рождает отчаянное желание писать. Очень скоро мои "шалости" были вознаграждены, сквозь щелочку в двери, я видел как в коридоре появилась хромающая тетя Эмми. Ее левая рука держала сумочку, а правая была крепко вставлена между бедрами. Тетя быстро дошагала до уборной и с грохотом захлопнула дверь.
     Мне потребовались доли секунд, что бы добраться до туалета и прижаться к замочной скважине. Скважина была свободна, потому что ключ я унес с собой. В дюймах от моего лица тетя Эмми подняла вверх свою плиссированную юбку, и теперь была занята расстегиванием черных пряжек своего пояса, при этом забавно подпрыгивая на месте и притоптывая.
     Под поясом тетя носила шелковые французские трусики, и вместо того, что бы спустить их, она упала на корточки и оттянула перегородку в сторону. Едва она сделала это, как из нее вырвался поток, словно из скаковой лошади. Давление было столь велико, что струя шипела и казалась бесконечной. Все это время я сидел с раскрытым ртом и не смел дышать, наконец, когда тетя закончила мочиться, сквозь дверь раздался облегченный вздох.
     Позже, на пути к синематографу, нас посадили рядом на заднее сидение автомобиля. Тетя сидела, скрестив ноги, и шелковые чулки скрипели под ее круглым задом, а мое сердце раз за разом останавливалось при воспоминании, как Эмми отчаянно зажимая себя, бежит к уборной.

     Прошло много лет, тети уже нет в живых, а я до сих пор помню ее схватку с поясом, так ясно, как будто это было вчера.